Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты меня слышишь? – Гевин все это время что-то говорил, а я задумалась.
– Да-да, я тут, – говорю я тихо.
Он вздыхает и мягко говорит:
– Прости, Джен.
– За что?
– За все это. За то, что разбиваю нашу семью.
Меня снова одолевают слезы. Браку конец – ничего другого это не значит. Не могу больше сдерживать себя, его слова звучат как смертный приговор.
– И ты меня тоже прости.
– Люди меняются. Я изменился.
– Знаю, я тоже. Может, в этом все дело – нам не нравятся люди, в которых мы превратились?
Гевин откашливается.
– Так уж вышло… Мы поговорим как следует, когда ты вернешься. И, Дженна… – Я киваю, хотя он меня не видит. – Будь осторожна, ладно? Не делай глупостей. Если там убийца на свободе…
– Не переживай, я в порядке.
– Тогда пока.
– Пока.
Я слышу еще несколько секунд, как Гевин дышит на другом конце провода, – никто не хочет первым класть трубку. Совсем так, как бывало в старые времена.
Я решительно даю отбой и начинаю рыдать. Потом смываю слезы. Надо взять себя в руки, перестать думать о Гевине и сосредоточиться на делах. Переодеваюсь, иду в гостиную и делаю себе чашку горячего шоколада. Огонь почти погас. Жду, пока он совсем затухнет. Я не тороплюсь лечь. Здесь я почему-то чувствую себя в большей безопасности – горит свет, телефон рядом…
Смотрю в задумчивости на камин – и вдруг замечаю на решетке обрывок бумаги, не сгоревший, но обуглившийся по краям. Встаю на колени, чтобы разглядеть его получше, и в это время пламя почти уничтожает его; я успеваю только прочитать слова «БУДЕШЬ СЛЕДУЮЩЕЙ». Это записка, которую я обнаружила тогда в лесу на ветровом стекле машины. Я положила ее на прилавок в кухне, рядом с ноутбуком, под книгу, которую сейчас читаю. Как она оказалась в камине?
Это сделал либо Дейл, либо Оливия. Но кто из них? И зачем?
36
Оливия
Оливия просыпается. В комнате темно, а Уэзли рядом нет. Она тянется за телефоном, чтобы узнать, который час. Полночь. Она проспала чуть меньше двух часов.
Эйфория, которую она ощутила, оказавшись в квартире Уэзли, и появившееся чувство безопасности исчезли. Боль в голове не прошла. Оливия никогда особенно не злоупотребляла спиртным и выпила всего пару бокалов вина. Это не может вызвать такое состояние. Кроме того, нога болит сильнее, чем обычно. Она все еще в бриджах, но и через них чувствует шишку на ноге. Откидывает одеяло и подсвечивает ногу телефоном. В бриджах дыра. Оливия стягивает их и видит синяк на ляжке. Похоже на укол – красное пятнышко посередке и небольшой синяк вокруг. Ей вкололи наркотик? Это объяснило бы провал в памяти и головокружение. Оливия никогда не принимала наркотиков, поэтому ей трудно представить ощущения, но, по ее представлению, должно быть очень похоже на ее нынешнее состояние. Она встает, в панике ищет, где зажигается свет. Что же, черт возьми, с ней произошло? Где Уэзли? Наконец находится включатель, и комнату заливает свет. Может, Уэзли в ванной? Нет, там его тоже нет, он ушел. Невероятно… После всего, что с ней сегодня случилось, он бросил ее тут одну!
Дрожащими руками она набирает номер Уэзли. На тумбочке рядом с кроватью дергается его мобильник, звук отключен. Оливия берет его в руки – там светится ее собственный номер. Что за фигня! Зачем бы ему выходить, да к тому же без телефона? Она плюхается на кровать, держа в каждой руке по мобильнику. Раздраженно бросает свой на одеяло. Пытается посмотреть, что у Уэзли в телефоне, но вход запаролен. Ни одна комбинация не подходит. Она разочарованно возвращает его на место. Как это может быть? Уэзли никуда не уходит без телефона. Если только… Оливия подходит к окну, раздвигает шторы, улица пуста. У него есть второй? Она знает про одноразовые телефоны, они попадаются в телесериалах. Значит, Уэзли обманывает ее. Неужели звонит по другому телефону своей девушке?.. Нет, она просто сходит с ума. Наверное, он выскочил купить молока или что-нибудь еще в круглосуточном магазинчике на бензоколонке и забыл взять мобильный с собой. Ничего серьезного.
Слишком яркий свет идет от дешевой лампы с бумажным абажуром, пожелтевшим от времени. Раньше он был белым. Оливия встает и нажимает на выключатель; все погружается в темноту. Это в некотором роде символично. Разве ее не оставляют постоянно в темноте? Она по-прежнему сидит на подлокотнике дивана; шторы закрыты не совсем плотно, и видно кусочек спокойного ночного неба. Ей не хочется ложиться спать, пока Уэзли нет дома.
…До нее доносятся завывания сирен «Скорой помощи». Они напоминают ей события двадцатилетней давности. В тот вечер 1998 года в это время они с девочками просто отдыхали в клубе, не подозревая о переменах в своей жизни. Или остальные знали об этом? И планировали ее бросить?
После аварии все было так странно… Первые месяцы прошли как в тумане – ее тяжелое состояние, опасения, что она не сможет снова ходить. Ей не очень хотелось вспоминать часы перед аварией, что-то сдерживало ее. А именно – вина. Потому что в клубе в тот вечер, примерно в это время, ей приходили в голову черные мысли.
…Это был обычный воскресный вечер, они все вместе пошли развлечься. Салли все время волновалась из-за Мэла, мальчика, который ей страшно нравился, ждала, что он вот-вот пригласит ее на свидание. Тамзин и Кэти просто хотели выпить. Оливия не могла восстановить в памяти, тратила ли Тамзин в тот вечер немного больше наличных, чем обычно. Они точно ушли из клуба пораньше, это она помнит, и хотя Тамзин и Кэти повздорили, на обратном пути они держались друг с другом нормально. Перед глазами стоит Тамзин, пробирающаяся к бару, где одиноко стояла Оливия, в то время как Салли целовалась взасос с Мэлом, а Кэти танцевала с незнакомыми ребятами. Оливия была в меланхолическом настроении, растягивая свой единственный бокал вина под грохот «Кемикл Бразерз»[20]. Она думала про Уэзли; ей хотелось, чтобы он был там,